Кларисса, со своей стороны, точно знала, что Ким не вернется — он пропадет в ловушке. Она знала, что ей предстоит прожить долгую одинокую жизнь, поэтому ей было что скрывать от Кима. Она не должна давать себе волю, хотя твердо знала, что они никогда… никогда…. НИКОГДА не встретятся!
Клариссе удалось сдержать свои истинные чувства. Силы не покинули ее, даже когда Киннисон приблизился к границе Адской дыры и отправил свое последнее, как она знала, сообщение.
— Вот она, Адская дыра, — через секунду я буду там! Не беспокойтесь, я скоро вернусь. Чистого эфира, Крис!
— Конечно, вернешься, дорогой. Чистого эфира, Ким!
На корабле Киннисона не было никаких специальных генераторов, да они и не были нужны. Его вместе с кораблем затянуло в ловушку, как в водоворот.
Киннисон почувствовал страшные муки, вызванные ростом ускорения. Он, как и раньше, ощутил бесформенную, лишенную структуры серую пустоту, которой не было в трехмерном мире. Через мгновение Ким почувствовал нарастание ускорения — он мчался по трубе! Еще через некоторое время он вообще перестал что-либо чувствовать, попытался подняться, осмотреться и обнаружил, что не в состоянии двигаться. Даже крайним напряжением воли Киннисон не мог пошевелить пальцем или моргнуть. Он был абсолютно неподвижен и бесчуственен. Его тело будто принадлежало кому-то другому, сердце не билось, прекратилось дыхание. Он не мог видеть-каждый его нерв, двигательный или чувствительный, был как будто анестезирован. Киннисон все еще продолжал думать, сохранил чувство восприятия, но и только.
Киннисон не мог понять, ускоряется он или уже нет, движется или неподвижен. У него не было точек отсчета. Каждый ничтожно малый кусочек загадочного серого был похож на все остальные.
Вероятно, математически Киннисон вообще не двигался, поскольку находился в пространстве, в котором понятия массы, расстояния и времени, а следовательно, и возможной инерции, не имели никакого смысла.
Киннисон оказался вне времени и пространства. Тем не менее он двигался — с таким ускорением, какого никогда еще не испытывало ни одно материальное тело. Энергия целой эддорианской атомной электростанции уходила на передвижение Киннисона и его корабля. Скорость уже давно стала просто немыслимой.
Но все кончается, и мощность эддорианской атомной станции была не бесконечной. Киннисон почувствовал что-то и попытался уклониться, но не смог. Всего за одно мгновение того, что ему казалось временем, он прошел мимо, а не через свою одежду и Линзу мимо, а не через свой скафандр; мимо, а не через прочную структуру своего корабля из бериллиевого сплава. Он раже прошел мимо, но не через N-мерную поверхность раздела гиперпространственной трубы.
Хотя Киннисон не знал этого, больше эддорианин ни на что не был способен. Он, сосредоточив все имеющиеся силы, забросил своего пленника так далеко, как только мог, в неизвестность. Эддорианин не знал ни одного вектора траектории полета линзмена; его совсем не интересовало, куда тот летит. Он не знал и не мог вычислить или хотя бы предположить вероятное место прибытия своей жертвы.
За одну секунду Киннисон пролетел через двести миллионов чужих пространств. Вначале он считал пространства группами, состоявшими из сотен миллионов каждая. Через несколько дней скорость полета уменьшилась настолько, что пространства можно было считать миллионами, затем тысячами, сотнями, десятками — и наконец он стал распознавать самые важные черты каждого пространства, прежде чем надвигалось следующее.
Сейчас Ким находился в каждом пространстве достаточно долго, чтобы изучить его в некоторых подробностях. Он летел на огромном расстоянии над пространством — на таком, что мог разглядеть множество шаровидных звездных скоплений, каждое из них в свою очередь состояло из миллиарда линзовидных галактик.
Еще одно пространство. На этот раз ближе. Здесь были только галактики — знакомые случайные скопления, кажущееся отсутствие у которых симметрии объясняется ограниченными возможностями наблюдателей Цивилизации. Он все еще двигался слишком быстро, чтобы остановиться.
В следующем пространстве Киннисон оказался в пределах солнечной системы и попытался всей силой своего разума вступить в контакт с каким-нибудь разумным существом на одной из планет. Прежде чем ему удалось, солнечная система исчезла, и он начал падать с высоты в несколько тысяч километров к поверхности теплого и зеленого мира, похожего на Землю. Он подумал, что, должно быть, совершил полет вокруг всего пространства. Вид планеты, ледовые шапки, облака — все напоминало Землю. Однако океаны и континенты, хотя и похожие, были другими, а горы — выше.
Киннисон падал слишком быстро. Свободное падение с бесконечной высоты не могло дать ему такую скорость! Как он уже решил раньше, все происходящее совершенно невероятно. Просто абсурдно думать, чтобы голый человек остался жив, проведя столько недель в открытом космосе. Но он знал, что жив и продолжает падать.
— Стой, линзмен! — мысленно приказал Киннисон самому себе и попытался закричать. Ведь он может погибнуть,
Если поверит в происходящее. Как только он поверит, что падает с огромной высоты, сразу же разобьется в момент «приземления». На самом деле этого не произойдет — его тело не могло сдвинуться с места, где оно находилось. Тем не менее воображаемый удар убьет его, и плоть как будто действительно превратится в кровавое пятно на одной из огромных плоских скал соседней горы.
— Ты близок к успеху, мой плуранский друг, но рано зазвонил в колокол, — с яростью думал он, пытаясь всей силой разума прорваться сквозь зону принуждения. — Так что я поведаю тебе кое-что. Если ты хочешь убить меня, то придется расправиться со мной физически, а у тебя не хватит сил. Ты вполне можешь убрать свою зону, потому что такое уже пытались сделать со мной более опытные деятели, да у них не получилось.
Киннисон видел, что он падает вниз ногами на открытый зеленый луг, окруженный лесом, через который извивалась речка. Сейчас он был настолько близко к поверхности планеты, что мог различить отдельные травинки на лугу и мелких рыбешек в речке. Очевидно, его скорость оставалась по-прежнему огромной.
Без многолетних тренировок в безынерционном маневрировании он мог погибнуть еще пред посадкой, но скорость как таковая не беспокоила его вообще. Он привык мгновенно останавливаться на скорости света. Единственно, что волновало, — проблема инерции. Была она у него или нет?
Киннисон заявил самому себе, что свободен от инерции или, точнее, неподвижен и останется в таком же состоянии. Все произошедшее было физически, математически и по своей природе — невероятно! Все было явным внушением, и он — Кимболл Киннисон, Серый линзмен — не позволит уничтожить себя. Мысленно Ким верил такой версии. Как только он голой ногой коснулся травинки, все его тело без толчка остановилось. Киннисон улыбнулся с облегчением — именно этого он и хотел. Однако сразу последовали неожиданные события. Он остановился быстрее, чем за мгновение. До земли оставалось около двадцати сантиметров, и он пролетел их, как обычно, поджав колени, чтобы смягчить удар; его левая рука автоматически рванулась к приборам. Руки и ноги двигались!
Киннисон мог видеть глазами, мог ощущать кожей. Он вздохнул в первый раз с тех пор, как покинул обычное пространство. И хотя вдох был не слишком глубокий — он не почувствовал недостатка кислорода. Сердце билось нормально, как будто никогда не останавливалось. Он не голоден и не хотел пить. Но с этим можно разобраться потом — где же чертов плуранец?!
Киннисон приземлился, готовый к схватке. Здесь не было подходящих камней или дубинок, но у него есть кулаки, ноги и зубы — и они сойдут, пока не найдется что-нибудь понадежнее. Однако сражаться было не с кем. Обратившись к чувству восприятия, он не смог обнаружить ничего более крупного и разумного, чем олень.
Чем дольше все продолжалось, тем более бессмысленным становилось. Внушение должно быть логичным и соответствовать особенностям восприятия и опыта субъекта. Испытываемые им чувства не соответствовали ничему реальному даже приблизительно. Но технически все было выполнено великолепно. Трава выглядела и ощущалась как настоящая. Камни резали чувствительные ступни, и он морщился, подходя к воде. Когда он начал пить, то вода — настоящая или нет оказалась холодной, чистой и очень приятной на вкус.
— Глупец! — подумал Киннисон. — Сейчас ты вполне можешь открыть то, что у тебя на уме. Если предположить, что это не фантазия, то мне ничуть не лучше. Если разыгрывается космическая опера, ты нарушил все ее законы.
Подождав мгновение, он продолжил:
— Кто и когда слышал о бесстрашном герое космической оперы, высадившемся на планете, как две капли воды похожей на Землю, чтобы потом ничего не происходило? Как насчет парочки невиданных чудищ сверхчеловеческой силы и ловкости, которых я при первом появлении разорву на куски своими стальными пальцами?
